№ 6 (2023)

В статье предпринимается попытка решить три взаимосвязанные задачи. Во-первых, предлагая новое прочтение ключевых текстов, принадлежащих ведущим британским мыслителям и представителям разных направлений экономической мысли XVII столетия, автор исследует зарождение теории трудовой стоимости в интеллектуальном контексте научной революции XVII в. и под влиянием ее идеолога Фрэнсиса Бэкона. Во-вторых, в предлагаемой статье ставится вопрос о том, в какой именно форме получила свое первоначальное воплощение идея труда как источника и основы общественного богатства, высказанная ирландским землевладельцем Уильямом Петти (автором «Политической анатомии Ирландии», «Трактате об Ирландии» и других статистических трудов), активным критиком господствовавшей в то время доктрины меркантилизма и одним из основоположников английской политической экономии, а также «искусства чисел» – количественных методов экономической и демографической статистики, в своей первой экономической работе «Трактат о налогах и сборах», увидевшей свет в 1662 г. В-третьих, экономические идеи и предложения Уильяма Петти и его единомышленников рассматриваются как неотъемлемая составная часть их политических воззрений и представления об «общественной пользе» и практическом значении научных знаний для совершенствования государственного управления. Особое внимание в статье уделено связи экономических взглядов Уильяма Петти и клойнского епископа, крупнейшего философа своего времени Джорджа Беркли с оценкой перспектив развития и будущего устройства Ирландии, а также с предложениями об объединении двух и даже всех трех королевств (Англии, Ирландии и Шотландии).

В статье, основанной на неопубликованных материалах Архива внешней политики Российской империи, рассматриваются три связанных между собой сюжета. Первый касается признания в 1745 г. великого князя Петра Федоровича как герцога Гольштейн-Готторпского совершеннолетним на год раньше 18-летия в связи с его переходом в православие и опасениями, что изменение вероисповедания может стать препятствием для вступления во владение герцогством. Второй сюжет посвящен переговорам о предоставлении Гольштейн-Готторпу индивидуального голоса в Коллегии князей рейхстага Священной Римской империи. Переговоры велись с перерывами в течение почти двух десятилетий и не увенчались успехом из-за противоречий между Гольштейн-Готторпом и курфюршеством Брауншвейг-Люнебург, которым владел британский король. Третий сюжет связан с получением инвеституры на владение герцогством, от которой Петр Федорович фактически отказался из-за нежелания императрицы Елизаветы Петровны, чтобы представитель цесаревича участвовал в традиционном церемониале, предусматривавшем коленопреклонение перед императором. Однако отказ не помешал великому князю утвердить свой статус в Священной Римской империи и не поставил под сомнение его право на владение герцогством.

По окончании Крымской войны 1853–1856 гг. оказавшаяся в изоляции Российская империя искала способы восстановления утраченных геополитических позиций. В сложившейся ситуации Санкт-Петербург рассматривал Брюссель как удобное место получения информации о положении дел в Европе. Кроме того, учитывая активную внешнеполитическую деятельность короля Бельгии, Россия испытывала определенный интерес к Леопольду I и рассчитывала на его посредничество в выстраивании отношений с Великобританией и налаживании связей с Наполеоном III, который рассматривался Александром II как потенциальный союзник. Однако Леопольд I, несмотря на улучшение отношений Бельгии с Францией в период Крымской войны, опасался внешнеполитических амбиций и аннексионистских планов французского императора. В статье автор ставит задачу проанализировать документы посольства России в Брюсселе с целью исследования деятельности Леопольда I на международной арене в период Австро-итало-французской войны 1859 г. Изучение депеш отечественных посланников, хранящихся в фондах Архива внешней политики Российской империи и впервые вводимых в научный оборот, показывает, что король Бельгии с подозрением отнесся к русско-французскому сближению, и, активно выступая за союз Англии, Пруссии и Австрии, в ходе конфликта поддержал последнюю, что не могло не отразиться негативным образом на его отношениях с Россией. Проведенные исследования позволяют существенно дополнить политический портрет Леопольда I, а также открыть новые страницы в истории как российско-бельгийских взаимоотношений, так и дипломатических переговоров между европейскими государствами в период итальянского кризиса 1859 г.

Вопросы накопления, упорядочения, систематизации и практической имплементации колониального знания, «знания о Востоке» стояли в повестке дня перед различными ведомствами Российской империи, вырабатывавшими собственные пути их разрешения. Существенные усилия в этом направлении были предприняты военными кругами, однако и в Министерстве иностранных дел хорошо осознавали данную задачу, что видно из осуществленного накануне и в годы Первой мировой войны издания двух выпусков «Материалов по изучению Востока», содержавших не только фактографические работы, но и рефлексию чинов МИД над данной проблемой. Она нашла свое отражение в редакционных предисловиях и в особенности в программной работе консула К.В. Иванова, содержащей развернутую программу конкретных мероприятий, направленных на обеспечение прочной связи знания и власти, обеспечения реализации политических интересов России в регионах Ближнего и Среднего Востока. С точки зрения консула Иванова, правильная постановка задачи по сбору сведений о регионе, согласование деятельности различных российских институтов и учреждений, обеспечение должной роли консульств (которым он придавал первостепенное значение в решении данной задачи) позволило бы, во-первых, сделать политику России более целесообразной, а во-вторых, добиваться решения поставленных задач меньшими силами с «использованием местных условий». Существенное значение придавалось необходимости восприятия удачных практик российского военного министерства, а также британского опыта деятельности в регионе. «Записка» Иванова представляет собой интересный и яркий образчик размышлений сотрудника МИД по поводу проблемы усовершенствования подходов к решению политических задач государства. Документ этот выдержан в духе ориенталистского дискурса, подразумевающего идеи неравенства, превосходства, необходимости обладания экспертным знанием для управления и доминирования, переустройства и обустройства неевропейских регионов в интересах господствующей державы.

В статье анализируется Женевская конференция 1954 г., посвященная урегулированию конфликтов в Корее и Индокитае. Несмотря на разделение участников конференции на два лагеря, мотивы делегаций в каждом из них различались. Если для советской дипломатии во главе с министром иностранных дел В.М. Молотовым было важно получить результат, в целом укрепляющий миротворческую политику ранней разрядки, то дипломатия КНР во главе с Чжоу Эньлаем решала более конкретные задачи создания буферов на северном и южном флангах противостояния с США и их союзниками. В результате советская дипломатия двигалась в фарватере китайской, и реализовался вариант раздела Вьетнама, впервые предложенный именно КНР, а урегулирование корейского конфликта было заморожено. При этом судьба Кореи демонстрировала участникам, что надежды на объединение Вьетнама в ближайшее время иллюзорны, но вьетнамское руководство все же согласилось на этот вариант. Несмотря на то, что ДРВ и КНДР, как и их антагонисты, играли роль младших партнеров, представители «великих держав» считались с их позицией. Взвесив недостатки и преимущества раздела Вьетнама, руководство ДРВ поддержало его. КНР и СССР также добились дальнейшего улучшения отношений с Великобританией и Францией, которые на конференции пошли на некоторую изоляцию более непримиримой дипломатии США. В итоге Женевская конференция 1954 г. стала одним из главных успехов «ранней разрядки», хотя и не смогла создать условий для долгосрочного мира в Индокитае.

Чилийская революция, начало которой ознаменовалось приходом к власти С. Альенде в 1970 г., драматически завершившаяся военным переворотом и гибелью чилийского президента 11 сентября 1973 г., является одним из самых знаменательных событий латиноамериканской истории ХХ в. Эта революция имела огромный международный резонанс, в частности в левом политическом лагере, вызвав настороженность в странах реального социализма, прежде всего в СССР, и надежды среди европейских левых, веривших в успех дела социализма в условиях свободы, демократии и политического плюрализма. Фигура Альенде олицетворяла принципы «чилийского пути к социализму», верности демократии и свободе. Президент Альенде оказался в центре внимания всех мировых держав, в том числе и СССР, с особым вниманием взиравшем на социалистический эксперимент в самой удаленной от него стране Латинской Америки. Для Москвы идеи, политическая практика и личностные характеристики чилийского лидера имели большое значение в определении как государственной, так и партийно-политической политики в отношении чилийского эксперимента. Эта позиция не высказывалась публично, но имела значительное влияние на принятие решений в Москве. Данный текст, опираясь на документы ЦК КПСС, претендует на раскрытие эволюции отношения к С. Альенде советского партийно-государственного аппарата.

Целью статьи является выделение ключевых особенностей формирования политической системы Саудовской Аравии в пространственно-историческом измерении. Несмотря на существование ряда работ по истории королевства, проблема эволюции его политической модели, особенно в ее территориальных аспектах, до сих пор еще не рассматривалась. В статье исследование генезиса и специфических черт саудовской политической системы, которая является одной из моделей государственности, сформировавшейся в арабском мире в ХХ в. и оказавшейся в кризисе во втором–третьем десятилетиях XXI в., основывается на гибридной историко-политологической методологии, позволяющей проследить генезис и эволюцию политической системы в длительной ретроспективе. Источниковую базу исторической части исследования составили документы советских дипломатов и дипломатические документы Королевства Саудовская Аравия, в которых описываются шаги правителя Ибн Сауда по формированию институтов политической власти королевства и его административно-территориального устройства. На основании этих документов в политологической части статьи авторы приходят к выводу о существовании трех групп элементов саудовской политической модели – универсальной, присущей самым разным государственным образованиям, арабо-мусульманской, соотносящейся с соответствующей политической культурой, и аравийской, характерной для арабских монархий Персидского залива и для Йемена.

Жизнь и творчество Юрия Крижанича (ок. 1618–1683), хорватского писателя-энциклопедиста, католического священника и пропагандиста славянской идеи, не обделены вниманием как в отечественной, так и в зарубежной литературе. Едва ли не наибольшей популярностью в его обширном творческом наследии пользуется трактат «Беседы о правлении» (Razgowory ob wvladatelystwu), известный в литературе под условным названием «Политика». Его текст, написанный частью на изобретенном автором «всеславянском» языке, частью на латыни, впервые был опубликован в 1859–1860 гг. П.А. Бессоновым не полностью (три пятых), а в 1965 г. вышло в свет переиздание первой трети рукописи с переводом на русский язык. В отечественной литературе оно рассматривается сегодня как публикация завершенного трактата, хотя на протяжении полутораста лет не прекращались попытки ввести в научный оборот неизданную часть рукописи, хранящейся в Российском государственном архиве древних актов (РГАДА), в виде цитат и отрывков с переводом. Не до конца проясненным остается также вопрос о целостности сочинения: является ли оно незавершенным единым трактатом или совокупностью черновиков разной тематики. В данной статье рассматривается и впервые публикуется текст и перевод латинской главки «Об обязанностях доброго царя», предваряющей всю рукопись и сохранившейся только в фотокопии. Этот отрывок в сжатой форме, в виде комментариев к истории библейского царя Соломона, воспроизводит главные идеи Ю. Крижанича относительно принципов доброго правления. Он иллюстрирует неоднозначность взглядов автора (неприязнь к чужеземцам, идеализация самодержавия, вместе с тем радикальная критика тирании), а также проливает свет на замысел всего произведения.